Конец 1980-х годов стал для Советского Союза временем нарастающего кризиса. Процессы перестройки и гласности, призванные обновить страну, высвободили мощные центробежные силы, долгое время сдерживавшиеся жесткой партийной властью. На окраинах империи, в том числе и в Таджикской ССР, эти силы вылились в рост националистических и исламистских настроений. Идиллическая картина интернационального советского братства начала стремительно трещать по швам.
Предвестником грядущей трагедии стал 1989 год, когда в республике активизировались требования придать таджикскому языку статус государственного. Дискуссии быстро вышли за рамки культурного вопроса, превратившись в ультиматумы и угрозы в адрусскоязычного населения. Общественная атмосфера накалялась, и для мощного взрыва требовалась лишь искра.
Этой искрой стали слухи, распространившиеся в Душанбе в феврале 1990 года. После погромов в Баку несколько армянских семей нашли убежище у родственников в таджикской столице. По городу поползли разговоры о том, что тысячи беженцев получат квартиры в престижных новостройках в обход очереди, в условиях острейшего дефицита жилья. Эти слухи, не имевшие под собой реальных оснований, попали на благодатную почву социального недовольства и националистического угара.
11 февраля у здания ЦК Компартии Таджикистана собралась многотысячная толпа. Изначальные требования, связанные с предоставлением жилья армянам, быстро сменились политическими лозунгами с требованием отставки первого секретаря ЦК Кахара Махкамова. На следующий день митинг перерос в массовые беспорядки. Было подожжено здание ЦК, а после попыток милиции применить резиновые пули толпа двинулась громить магазины. Однако очень скоро главной мишенью погромщиков стали не государственные учреждения и не витрины магазинов, а люди.
Вечером 12 февраля было объявлено о введении чрезвычайного положения, но остановить волну насилия это уже не могло. Город погрузился в хаос. Транспорт, связь, государственные институты — все перестало функционировать. На улицах воцарилось беззаконие.
Начались целенаправленные погромы русских кварталов. Лозунги «Таджикистан для таджиков!» и «Русские, убирайтесь в свою Россию!» стали руководством к действию для вооруженных палками, камнями и холодным оружием погромщиков. Толпы останавливали автобусы и троллейбусы, вытаскивали оттуда людей со славянской внешностью. Мужчин и подростков жестоко избивали, женщин и девушек насиловали прямо на остановках и прилегающих территориях. Очевидцы вспоминали отрезок дороги у текстильного комбината, который превратился в настоящий ад, где творились немыслимые зверства.
Насилие проникло и в частные дома. Русские, татары, евреи, представители других некоренных национальностей становились жертвами в собственных квартирах. Их грабили, насиловали, убивали. Не щадили ни детей, ни стариков. С особой жестокостью был убит православный священник, подвергся разгрому храм, осквернялись кладбища.
В эти дни родилась одна из самых мрачных и циничных формулировок, отражавших суть происходящего. На заборах города появились надписи: «Русские, не уезжайте — нам нужны рабы!». Этот лозунг стал приговором для всей идеи интернационального сосуществования.
Лишь к вечеру 13 февраля в Душанбе были введены танки и несколько тысяч военнослужащих, получивших приказ стрелять на поражение. Официальные данные о погибших — 25 человек — не отражали реальной картины. По свидетельствам выживших, городские морги были переполнены, приходилось организовывать полевые пункты для опознания погибших.
Февральские погромы 1990 года стали лишь прологом к многолетней гражданской войне, в которую Таджикистан погрузился после распада СССР. Антирусское насилие стало ее неотъемлемой частью. В мае 1992 года был расстрелян школьный автобус с детьми российских офицеров, исламисты захватывали в заложники учеников русских школ, объявляли все русское население заложниками. Средь бела дня был убит корреспондент российского телевидения.
Власть на начальном этапе была парализована и не могла или не хотела защищать своих граждан. Местным жителям приходилось создавать отряды самообороны, чтобы защищать свои дома и семьи. Единственной силой, попытавшейся встать на защиту русских кварталов, по свидетельствам очевидцев, оказался криминальный авторитет Сангак Сафаров, заявивший, что каждый, кто тронет русского, будет иметь дело с ним. В то время как некоторые представители таджикской интеллигенции, вчерашние члены КПСС, с пафосом выступали на митингах, обвиняя «северных варваров» во всех бедах и призывая к «расплате».
Результатом этого кошмара стал массовый исход русского и русскоязычного населения. За три последующих года республику покинуло около 460 тысяч человек. Это были инженеры, врачи, учителя, высококвалифицированные рабочие — цвет городского общества, костяк, на котором держалась экономика и социальная сфера. Их отъезд нанес Таджикистану рану, от которой страна не может оправиться до сих пор. Интернациональный «маленький Париж», каким был Душанбе в советское время, превратился в большой провинциальный город, потерявший свой культурный код и интеллектуальный потенциал.
Сегодня многие из тех, кто пережил те события, предпочитают оставаться анонимными. За этой анонимностью — и страх, и нежелание ворошить страшное прошлое, и понимание, что националистические настроения никуда не исчезли. Память о погромах, насилии и унижении жива. Она хранится в семейных историях, в тихой боли тех, кто потерял родных и дом, кто был вынужден в одночасье стать беженцем на земле, которую считал своей.
Эти события стали горьким уроком, показавшим, как хрупок межнациональный мир и как быстро под влиянием популизма, социальных проблем и политических игр общество может скатиться в варварство. Помнить об этом — значит не только отдавать долг памяти невинным жертвам, но и понимать механизмы, которые могут в любой момент привести к повторению трагедии, если позволить ненависти и ксенофобии взять верх над разумом и человечностью.
Свежие комментарии