Главная причина постоянных неудач украинского национализма (начало)

Поэтому стоит определиться, что такое нация и откуда она взялась. Многим кажется, что нация это такое постоянное явление, что она была всегда. Но нет. Понятие нации, в ее современном значении, появилось только к концу 18-го века, а уже к средине 19-го утвердилось в политическом и социальном лексиконе. Если же вы думаете, что, вот же, были там всякие русичи, или саксы, или майа, и это были все те же нации, что и сегодня, то вы ошибаетесь. Но не волнуйтесь, эта довольно распространенная ошибка, когда нацию путают с этносом или религией. К сожалению, в 20-м веке эта ошибка привела к гибели миллионов людей. На самом деле, всевозможные этнические и религиозные группы, естественно, если и находились в составе различных государств, то исключительно в качестве подданных монарха. Если государь был удачлив в бою, то этих народов под ним ходило немало. И определяли они себя как подданные такой-то короны, такой-то веры и такого-то языка. Понятно, что приятнее иметь правителя из своих, так как это ставит носителя определенной культуры в более привилегированное положение, но нацией это назвать нельзя. Родовые, клановые, племенные отношения, но не нация.

Например, Османская империя 400 лет более-менее благополучно правила католиками, православными и мусульманами разных толков, славянами, венграми, армянами, греками, курдами, арабами. И тут в 19 веке ей вдруг заявляют, что никакие они больше не подданные ясновельможного султана, а отдельные, независимые нации и желают развода, и забирают себе квартиру со всем имуществом.

С чего бы это вдруг, именно в 19-ом веке, как грибы после дождя, стали образовываться нации? Как ни странно в значительной мере в результате технологического прогресса и очередного изменения военной тактики.

Первый такой звоночек патриотизма прозвенел еще в далекой античности. Железные наконечники копий, невиданный по тем временам прорыв в гонке вооружений, привели к созданию тактики фаланги, плотного строя, укрытого щитами и ощетинившегося копьями. Пока держался строй, держалась и армия. Недаром в фильме “Гладиатор” главный герой орет на арене Колизея: “Держи строй!”. Для этого не требовались особо подготовленные спецназовцы, достаточно было силы духа, чтобы не бросить оружие и дать деру. Вся прославленная доблесть спартанцев заключалась в том, что их с детства тщательно готовили к смерти в рядах фаланги. Никаких других особых качеств такая война не требовала. Что делало ее доступной для всех, особенно маленьких греческих городов-государств, полисов. И вот уже десять тысяч афинян, все эти колбасники, фермеры, скульпторы, торговцы, рыбаки, программисты, и прочие офисные хомячки, практически все взрослое мужское население Аттики, построившись в фалангу под Марафоном, отразили атаку супердержавы древности, Персии, со всеми ее многочисленными профессиональными военными.

Если ты такой весь из себя спартанец, то понятно, что ты будешь стоять там, где тебя поставили. Это все, что ты умеешь и знаешь. И, наверное, хочешь. Но с какой радости это должен делать учитель, газорезчик или кожевник? Денег за это не дают, сам еще покупаешь свое оружие (нет, я не про прошлый год), а в случае поражения еще потеряешь и весь свой бизнес с ипотекой. Ради чего подвергать себя смертельной опасности? Конечно же, ради любви! К Отечеству. Понимаешь, говорили гражданину греческого полиса государственные мужья и мудрецы, ведь это же не просто поселок городского типа и огороды вокруг, а твоя Родина, нечто большее, чем случайный набор домов, полей и людей. В ней заключен сакральный смысл, цель твоего существования это слиться с Родиной в единое целое, любить ее духовно и даже физически, как женщину, а может и мужчину (мы тут все древние греки), а ты, главное, копья не бросай и с поля боя не тикай. Даже Сократ, описанный Платоном в диалоге, если не ошибаюсь, “Критон” так прямо и утверждает, что основной гражданской доблестью для человека полиса является способность стоять в фаланге, именно там, где его поставили, и стоять до упаду. Не ради славы, как пижоны-спартанцы, а ради любви к Отечеству, как сознательные патриоты.

Такие разговоры не проходят даром, и вскоре афиняне поинтересовались, чего это, коль на войне мы все стоим в одном ряду как равные, в мирной жизни у нас заправляют цари и аристократы? Любят Родину все, а правят избранные. И таким интересным образом, война и пропаганда проложили путь к становлению демократии. Но нацией это назвать было трудно. Слишком малы были Афины. Нации буквально нужен вес. Из одной Жмеринки нации не получится.

Первая, в нашем понимании, нация образовалась в Древнем Риме. Примерно по той же схеме, что и в Афинах. Но вместо прямой майданной демократии греков, которая занимала слишком много сил и времени, чтобы строить нечто больше, чем сварливый конгломерат нескольких, по сути, племен, живущих в городской черте, римляне создали крепкую систему организации и управления общества, основав ее на простых и внятных республиканских принципах. Присоединяя новые земли, Рим, по крайней мере, в первые столетия своего существования, завоевывал новых граждан, а не просто подданных. Появилась своего рода нация, объединенная не кровными узами и не единой религией, а, как скажут потом, неким “общественным договором”, общим согласием следовать определенным правилам и нести определенные обязанности в контексте определенных социально-культурных отношений.

В общем, тысячу лет Рима, а если добавить Византию, так и две тысячи лет, были неплохим показателем его возможностей. Но со временем он растворился в новой Европе и Азии. Именно растворился, никуда не деваясь, по многим причинам: экономическим, социальным и экологическим. Все эти классические полотна вроде “Нашествие Гензериха на Рим” всего лишь дань нашему буйному воображению. Ее можно было бы с тем же успехом назвать “Детройт объявляет банкротство”. Что, собственно, и произошло с Римом.

Более того, очередной технологический прорыв в гонке вооружений создал предпосылки к исчезновению массовых армий, составленных из ополченцев. Появились стремена, которые позволили коннице, до этого вяло махавшей мечами по флангам или издаля постреливающей из небольших луков, надеть броню, взять копья потяжелее и в плотном строю на полном ходу разорвать защитные линии пехоты. Маневренные кони и тяжелое вооружение оказались невероятно эффективным, но весьма дорогим удовольствием. С древнейших времен в странах Европ богатое сословие именовали “всадниками”, теми, кто мог позволить себе то, что котировалось, как сегодня “Феррари”. Германские народы в Средние века доминировали, и всадников стали называть соответственно ritter (рыцарь, всадник).

При таком раскладе вещей никаких наций быть просто не могло. Массы на поле боя больше были не нужны, от них требовалось просто заниматься своим делом, ковыряясь в земле или на кузнице и помогать материально сравнительно немногочисленным профессиональным воякам. Средневековье отличалось удивительной автономией, и даже свободой личности, вопреки той мрачной картине, которую по незнанию нарисовали в 19 веке. От людей требовали не восторженной любви к Отечеству, а своевременной уплаты налогов. И если налоги не зашкаливали, то жить было вполне можно, хотя недолго. Что, честно говоря, устраивало всех. Разборки шли между верхами, а низам всего-навсего хотелось, чтоб их не сильно грабили. Никого не удивляло, что варяги создают свои государства от Киева до Сицилии, или, что английский король владеет половиной Франции. Ну, захапали, значит молодцы! Четкие пацаны! Местным народам было пофигу, кому платить дань и налоги, поскольку платить их пришлось кому-то по любому. Свято место пусто не бывает. Не викинги, так хазары будут, какая собственно разница?

Национального самосознания, как такового, ни у кого не было. Мусульмане всех без разбору крестоносцев со всей Европы называли “франками”. Но те не обижались. Могли бы и похуже придумать. Если что и объединяло людей, так это религия. Мы, говорили люди, есть жемайты, швабы или тосканцы, такой-то веры. Православие на Украине считалось “русской” верой. По той же простой причине, по которой православные религиозные праздники в Канаде называются “украинскими” – по первой ассоциации. Но и религия была настолько формальной, что еще лет 100 назад на Западной Украине крестьяне определяли свою конфессиональную принадлежность только по бритости священника – одни ходили до “голеного попа”, другие к попу с бородою. Детали церковных доктрин их мало интересовали. К тому же, мало кто в Европе понимал, что они там бормочут в соборах, одни на латыни, другие на церковнославянском. Как таковых, наций не было. В них просто не было потребности до поры, до времени.

Второй звоночек, уже современного национального самосознания и зашкаливающего патриотизма прозвучал во время Столетней войны. Война эта начиналась, по сути, как сугубо гражданская. Французы заправляли и там и там. После завоевания Англии Вильгельмом Нормандским, вся английская знать была поголовно французской, а вдобавок под рукой ихнего короля находилась добрая половина французских земель. То есть, отличить английского барона от французского без его личного флага и герба было невозможно. Они говорили на близких диалектах одного языка, исповедовали одну религию и претендовали на одни и те же земли.

И тут в Англии произошло то, что потом произойдет в России образца 1812 года во время нашествия – та-да! – опять-таки французов под художественным руководством Наполеона Бонапарта. Вся русская знать, которая до этого говорила по-французски и пила исключительно шампанское и бордо, ударилась в неистовый патриотизм. Да, да, дорогие российские друзья, которые уверены, что Россия вечно была российской, и язык ея велик, и вечен, и свят, а у хохлов ничего такого и не было, загляните в томики “Войны и Мира”, и убедитесь, что чуть ли не все длиннющие диалоги русской аристократии там ведутся на французском языке. А тут она в ура-патриотическом угаре заговорила на языке мужицком, запивая это дело местным квасом. Отсюда и выражение “квасной патриотизм”. В Англии, конечно, пили старый добрый эль. Чуть ли не за одно поколение, английский язык, практически исчезнувший из письменности, вернулся во всеобщее употребление. Правда, тут и Черная чума тоже помогла, поистребив большое количество носителей латыни и французского, создав дополнительные социальные лифты для англоговорящих.

Короче говоря, Столетнюю войну начали за одну корону два французских монарха, не считая примазавшихся к ним герцогов и графов, а закончили две различные державы. Одни превратились во вполне себе щирых англичан, а на стороне других неизвестно откуда взявшаяся гусар-девица Жанна Д’Арк тоже, как-то двусмысленно, помимо положенного “я – солдат президента, то есть, короля, а все остальные — лохи!” постоянно щебетала что-то метафизическое о “милой Франции”. Но и это была еще не нация, хотя становилось горячее.

Как на кострах Реформации и Контрреформации, сжегших в 16-17 веках десятки тысяч человек в Европе. Оказалось, что в одно и то же можно верить по разному. Неожиданно, твой сосед или родственник говорит тебе, что ты веришь неправильно. А согласно железной логике мультяшного Винни-Пуха “если это неправильные пчелы, значит, они делают неправильный мед”, следовательно, если это неправильные христиане, то они верят в неправильного Христа. Начались долгие теологические диспуты в виде Религиозных войн, которые закончились только тогда, когда количество участников дискуссии поуменшилось наполовину (как в некоторых землях Германии), а кое-где и на все 90%. Некоторые считают, что и серию войн на территории современной Украины, которая получила название Хмельниччины, можно тоже отнести к европейским религиозным войнам. В конце концов, умаявшиеся европейцы в 1648 году порешили, что в раю хорошо, а жить на земле все-таки лучше. Пусть будет так — какой веры государь, такой веры и его страна. Получились такие протонации, основанные на предположении, что вот теперь точно больше ничего меняться не будет.

И тут, как вы уже догадываетесь, все и началось по новой. Очередной виток в научных и географических открытиях, технологические прорывы и индустриальное массовое производство всего на свете. В частности, огнестрельного оружия. Что резко демократизирует войну, как фаланга в Античности. Если поставить в несколько линий достаточное количество народу и дать ему в руки заряженные мушкеты, то из грозной боевой силы конница, несмотря на все ее панцири, превращается в удобные для попадания мишени. А кроме таранного удара в лоб тяжелой кавалерией многого не сделаешь. Пехота снова становится царицей полей. Теперь ее можно позволить себе иметь много, и ею можно маневрировать, как фигурами на шахматной доске. Переход на массовые армии с ружьями убрал из большой картинки таких боевых, но малочисленных скандинавов, как шведы и датчане, равно как и польскую и татарскую кавалерию.

Но тут возвращается старая проблема – как заставить живого человека стоять в чистом поле перед лицом смерти и не оставить строй? Это профессионалам платили хорошие деньги за службу, как в наши дни клубы платят футболистам. И как футболисты, профессиональные военные с удовольствием переходили из одной команды в другую. Отсюда пошли военная галантность и благородство, ведь всегда была возможность в какой-то момент сыграть если не за одну команду, то в одной лиге. Ничего личного.

С рекрутами так не пройдет. Война – не их выбор. И не остается ничего другого, кроме как зомбировать их по-спартански до состояния полной безучастности к себе, да и другим, прикрыв его эвфемизмом “солдатская доблесть и верность присяге”, или массово пропагандировать по афински сознательное самопожертвование, под вывеской “Любовь к Отечеству и нации!”. А лучше и то, и другое. Чтобы наверняка. Так с тех пор и повелось. Уже царь Петр Первый перед Полтавским сражением прочувствованно вещал солдатам, насильно набранным из крепостных, что сегодня они умрут не лично за него, а ихнее же Отечество, чему им полагалось радоваться.

Более того, по мере развития индустриального производства, логистика его организации требовала той же военной дисциплины и почти милитаризированного подхода к делу. Особенно при низком уровне механизации и автоматизации, не говоря уже о роботизациии производства. Одни штамповочные и ткацкие станки калечили не только тела, но и души. Мотивировать работников, как и солдат, можно лишь материально, насилием или пропагандой, причем смешивая их в определенной пропорции. Политикам пришлось идти в массы.

Но, как мы уже усвоили из истории, если пустить пафосный патриотизм на самотек, народ рано или поздно начинает интересоваться наличием позитивной стороны у любви к Родине. Нельзя же все время радостно помирать, хорошо бы что-то с этого поиметь в конечном итоге!

Первыми, как всегда, отличились англичане, и их пример другим наука. И без того избалованные традицией относительных прав и свобод, они в средине 17-го века, убедившись, что ихний Янукович, по имени король Чарльз, которого в российской историографии упорно именовали Карлом (Карлом, Карл!), чего-то там химичил с налогами и вообще узурпировал власть, и они начали серьезно майданить. После продолжительной и кровавой гражданской войны, вышеупомянутый Карл оказался перед судом. Что было неслыханно! Помазанник божий, и перед судом каких-то там этих, всяких. Но самое удивительное, что Чарльз был обвинен ни в чем ином, как в государственной измене против самой Англии, действуя ради интересов как личных, так и его семьи, в ущерб интересам общественным, общего права, свободы, справедливости и покоя нации. Нации, Карл!

Вот тут происходит интересный момент. Понятие “нация”, которая до этого проскакивало изредка в общем значении этноса, приобретает значение конкретного общества, не ограниченного этническими, сословными или религиозными рамками, а включающее в себя всех его граждан, по примеру Римской республики. И никто, даже помазанник божий, не мог противопоставить себя его воле. НАЦИЯ ПРЕВЫШЕ ВСЕГО! Этот лозунг изначально имел в виду, что никто из власть предержащих не может быть превыше нации, то есть, республики, то есть, общности граждан. Даже помазанник божий, что ставило даже бога не выше нации. А Карлу оттяпали голову. Голову, Карл!

Между тем, та самая общность английских граждан, почуяв свободу от господа земного и небесного, начала усиленно пользоваться появившимися возможностями. Кто делил землю по справедливости, кто перераспределял чужую собственность, кто кричал “Вся власть Советам рабочих, крестьянских и казацких депутатов!”, а про расцветшие в атмосфере личной свободы новые религиозные группы и говорить не приходится. Их там вдруг оказалось как-то невероятно много, на любой вкус — от смирных квакеров до моих любимых разнузданных нудистов. Этот бардак, конечно, был не по душе сознательным патриотам, и они усиленно продвигали лозунг “Кромвель прийде – порядок наведе!” И вскоре, действительно, к власти пришел такой себе командир добровольческого корпуса, по удачному совпадению с фамилией Кромвель, по имени Оливер. Некоторые считают, что он был родоначальником салата “Оливье”, но это враки. Он был предвестником нового вида национализма, корпоративного, в котором государство, церковь, классы и сословия загонялись в одно целое, не допускающее девиаций от линии партии. Если раньше захват верховной власти оправдывался волей божией и придуманной родословной от Адама, то теперь было достаточно объявить себя истинным радетелем истинных интересов истинной нации. Как впоследствии поступали и Муссолини, и Гитлер, и Франко, и целая череда других фашиствующих волдермортов.

Кромвель был мужик солидный, крепко верующий, суровый вояка, и либерастов, не говоря уже о квакерах с нудистами, на дух не переносил. Еще больше он не переносил на дух ирландцев. Во-первых, они были католиками, то есть неправильными христианами, а во-вторых, ирландцами, что для Оливера был совершенно недопустимо. Англичане гнобили бедных кельтов и до, и после Кромвеля, но английский диктатор или, как его скромно окрестили в условиях сильно урезанных свобод, Лорд-Хранитель, поднял уровень отношений между народами и религиями до геноцида. Понятно, что с тех пор ирландцы, которые и до этого не питали пылких чувств к восточным соседям, постоянно пытались избежать проявлений имперской любви, будь они в виде палашей железнобоких солдат Лорда-Хранителя, или Картофельного голодомора уже 19-го века.

Если до Гражданский войны из Англии в Новый свет отправлялись отдельные идеологические энтузиасты-пилигримы, как до Холокоста сионисты в Палестину, то после наведения нового, идеологического порядка, туда массово, как послевоенные евреи в Израиль, ломанулись протестанты всех непризнанных видов. Конечно, те, кто мог позволить себе такое сомнительное удовольствие.

Ну, это другая история. Мораль здесь в том, что идея нации, которая превыше всего, это обоюдоострый меч. В одном случае, нация как республика граждан противопоставляется единоличному, неподотчетному ей правителю, в другом – нация как корпорация под железной рукой единоличного фюрера, дуче, каудильо, и лично дорогого товарища, которая противостоит любому независимому индивидууму, если тот не вписывается в жесткий регламент, предписанный ему свыше. Проще говоря, в естественном случае сначала образуется нация и только потом постепенно формируется ее национализм, как чувство и концепция, в искусственном же случае несколько человек сначала формируют концепцию и идеологию нации, а потом под нее подгоняют или изгоняют людей. История с Кромвелем показала как легко и просто из естественной гражданской нации можно слепить, особенно при помощи огня и меча, вполне надуманное сообщество. Это так впечатлило англичан, что после смерти Оливера они восстановили монархию, а труп Лорда-Хранителя откопали и повесили, а затем еще и голову отрубили. Потом подумали немного, и, решив, что наступать на одни и те же грабли джентльменам неприлично, монархию все-таки урезали, сделав ее конституционной. Так и мучаются...

 

http://mikle1.livejournal.com/5407318.html